Окаянный дом - Бабицкий Стасс
Насреддин подождал несколько секунд, вглядываясь в лицо сыщика. Тот не дрогнул. Шах одобрительно кивнул.
– Но из любой щекотливой ситуации всегда найдется выход… Подойдите ко мне и преклоните колени.
Трясущейся рукой он снял со своей груди восьмиконечную звезду, усыпанную изумрудами, и со второй попытки приколол на бархатный сюртук Мармеладова.
– Отныне вы кавалер ордена Льва и Солнца, которым награждают только персов по праву рождения[15]. Возможно, кто-то осмелится назвать меня старым дураком и скажет, что я совершил ошибку?
Владыка обвел присутствующих пламенным взглядом, но желающих оспорить его решение не нашлось.
– А раз ошибки нет, то это означает, что вы – персидский подданный и все конфликты с законом улажены.
Он засмеялся, но потом взглянул на труп наложницы и помрачнел.
– Мы должны, во что бы то ни стало, отыскать ее сообщника.
– Казачья сотня уже в седле! – горячо воскликнул Ляхов. – Мы готовы штурмовать английскую миссию – только прикажите! Это не займет много времени, у них там охраны всего две дюжины индусов с винтовками…
– Из которых они способны сделать пять выстрелов в минуту, – подсказал Азугар-хан. – Так что через тридцать секунд половина вашего эскадрона будет корчиться в агонии, атака захлебнется, а нам придется выпутываться из очередного международного скандала.
– К тому же Гилгуда неспроста прозвали «Длинноногим Лисом», – добавил Мармеладов. – Я уверен, что британец уже покинул Тегеран и со всех ног улепетывает к афганской границе.
– Позвольте мне возглавить погоню, Ваше Величество! – продолжал неистовствовать казак. – Я приволоку Гилгуда на аркане!
– Нет, нет и нет, – отрезал шах. – Привыкайте к новому званию. Генералы не скачут, сломя голову, на лихих конях. Отправьте дюжину всадников по дороге на Герат. А ты, Азу, разошли гонцов во все останы Персии. Куда бы ни поехал этот… Гилгуд, его должны схватить и привезти ко мне. Я посажу изверга в клетку и выставлю на дворцовой площади. Пусть неделю жарится на солнце. Пусть мой верный народ кидает в него камни. Если шпион не сдохнет от этих истязаний, то я лично выпущу из него всю кровь. По капле. Ненавижу англичан! С тех пор, как они победили китайцев в опиумных войнах, маковых полей стало в три раза больше. Эти слизняки давно пытаются втянуть меня в большой конфликт, который ненадолго отвлечет весь мир от бесчинств в Афганистане и Китае, что позволит англичанам набить карманы золотом. Эти жадные твари убили моего сына ради грошовой выгоды…
Шах сморгнул набежавшие слезы.
– А теперь… Проводите меня к принцу!
Ляхов бросился к нему, но Азугар-хан изящно оттер казака плечом и помог шаху подняться с кресла. Насреддин ушел, опираясь на руку великого визиря. Новоиспеченный генерал поспешил следом. Когда они скрылись за поворотом, слуги унесли кресло и светильники.
– Тьма сгущается, – Севрюгин оглянулся на убитую наложницу и зябко поежился. – Может, на воздух, Родион Романович? А то неуютно рядом с этой…
Они вышли из дворца. Первый луч солнца запутался в изумрудах на груди сыщика.
– А ведь эта штучка, – фотограф кивнул на орден, – откроет перед вами любые двери в Тегеране. Восьмиконечный, ишь ты! Даже у садразама звезда всего лишь с семью лучами. Вы вольны остаться в Персии, мой друг. Насреддину не помешает придворный сыщик. Интриг здесь много, только успевай распутывать… Уверен, шах будет счастлив нанять вас и жалованьем не обидит. Хотите, я это устрою?
– Спасибо, но я все же поеду в Москву. Признаюсь честно, Восток меня слегка утомил. Здесь все либо слишком сладкое, либо чересчур острое. Моему сердцу милее яблоки… Они хоть и с кислинкой, а все же родные.
– Ах ты, Господи! Верно. Сегодня же Яблочный Спас. Пойдемте в церковь при русской миссии? Аккурат к заутрене успеем.
Из-за дворцовых стен медленно выползал рассвет, алый, как заплаканные глаза персидских наложниц.
«Ч. З. Р. Т.»
Статский советник отдернул тяжелые шторы.
– Вста-а-ать, ироды! – рявкнул он. – Живо встать!
Лаптев, моргая спросонья, вытянулся по стойке смирно, нащупывая непослушными пальцами крючок, чтобы застегнуть ворот мундира. Молодой следователь петербургской полиции старался все делать по уставу, и в девятнадцати случаях из двадцати его старания вознаграждались одобрительной улыбкой Куманцова. Но не в этот раз.
В этот раз глава сыскного отделения принес с собой громы и молнии.
– Три дня псу под хвост! Три дня. Убийца бродит на свободе, а они дрыхнут!
– Но Григорий Григорьевич… Три ночи без сна… Предел человеческих возможностей, – лепетал Лаптев. – Я только на мгновение глаза сомкнул…
– Отговорки! – продолжал яриться начальник. – Сплошные отговорки! Разве прежде вам не поручали трудных дел? И все, – подчеркиваю, абсолютно все, – раскрывались по горячим следам. Теперь же след давно простыл, а у вас ни зацепок, ни мотива, ни подозреваемых.
Он замолчал и подозрительно принюхался.
– Волгин, а ты случайно не пьяный?
– Обижаете, Ваше высокородие! – откликнулся косматый детина за дальним столом. – Отчего же – случайно? Я нарочно пьяный. По собственному желанию. Всю ночь заливал в себя дешевую отраву из питейного дома на Лиговке. О-ох… Мне сейчас и без вашей выволочки так муторно, что голову от бумаг поднять не могу.
– Постыдился бы! Чиновник по особым поручениям и такое вытворяешь. Сегодня же вышвырну из уголовного сыска с позором!
Волгин вытер замызганным рукавом слюну и чернила со своей помятой физиономии.
– О-ох… Лучше уж сегодня вы меня вышвырнете за пьянку, чем завтра меня, вместе с вами турнут, – он покосился на портрет министра внутренних дел Горемыкина[16], висевший в простенке между двух шкапов, – за недостаточное рвение и вопиющую непригодность к сыскному делу.
– Типун тебе на язык!
Статский советник рассвирепел настолько, что даже замахнулся на подчиненного, но в последний момент сдержался, не ударил. Сел на подоконник, привалившись затылком к рассохшемуся переплету. Прав пьянчуга. Высказал ту же самую мысль, что с утра не давала покоя Куманцову: убийцу надо изловить в течение ближайших суток. Иначе сошлют из столицы куда подальше, да там и сгноят. Тут уж без разницы – в Архангельск, в Туркестан или на Амур. Велика империя, медвежьих углов в избытке.
Остается уповать лишь на чудо.
– Письма из Москвы нет? – спросил он, помолчав немного.
– Так ведь позавчера только депешу отправили, – Лаптев все еще стоял, вытянувшись во фрунт, хотя и слегка покачиваясь. – Значит, адресату доставили вчера, ближе к ночи. Даже если он сразу сядет ответ писать и потом поспешит на почтамт, письмо раньше завтрашнего утра не привезут.
– Хорошо бы с утра… Садись ты уже, бестолочь! Чего маячишь? Да, хорошо бы с утра. Может московский сыщик подскажет, чего мы не заметили. Я тогда у министра отсрочку смогу выторговать.
– Зря надеетесь, – Волгин почесал ухо и снова опустил голову на кипу бумаг. – Вы как себе это представляете? Сядет сыщик в кресло, прочтет письмецо и тут же имя убийцы назовет? Нет, не настал еще тот черный день, когда Москва хоть в чем-то сумеет Петербургу нос утереть.
– Отставить разговорчики! Этого человека мне рекомендовал сам Порфирий Петрович… Царство ему небесное! А он за просто так людям оды не пел, – Куманцов испытал это на собственной шкуре, его г-н N похвалил лишь однажды, и то вскользь, хотя глава уголовного сыска лично арестовал троих бандитов и при этом получил пулю в живот, еле выкарабкался с того света. – Он всегда говорил: «Ежели головоломка не собирается, подбросьте ее Мармеладову. Тот мигом сообразит». Тебе, Волгин, такой рекомендации никогда не дадут.
– А мне оно надо?! – зевнул пропойца. – Рекомендации… По мне, так все это пустые слова. Никто не сумеет вычислить преступника по одному письму.
